Дед

Разумеется, как и положено в армии, ему приказывают, он исполняет, но как приказывают, как исполняет? «Скрипа, - спрашивает друг в штабе, - нам поставлена задача. Как будем выполнять, подскажи?» Скрипа делится с другом своими соображениями. «Ладно, отправлю тебе приказ, там на месте еще раз подумай, как его лучше исполнить», - ответит друг и военным языком составит нужное распоряжение.
Мне пришлось быть рядом с Виктором круглые сутки, я хотя и гражданский человек, но сразу заметил, что он в полку на особом положении. И по возрасту, и по военному опыту, и по отношению к нему вышестоящих командиров.
Новички, что прибывают на службу в Безыменный, удивленно спрашивают у «старослужащих»: а кто этот, толстый дед, который на всех орет и никому не подчиняется? Получив разъяснение, соглашаются: хорошо, что такой в полку есть. С ним – спокойнее. «Такой» знает, как надо воевать профессионально. Время самостийно кочующих из города в город вооруженных автоматами «батальонов» закончилось. Артиллерия, бронетехника – требуют хорошо организованного технического обслуживания, а заградительная минно-взрывная технология – она вообще недоступна необученным людям.
В 2014 году он сам бегал с автоматом. Под Широкино, когда, как он выразился, «настрелялся», сел и смотрел, как ведут себя другие во время контратаки украинского батальона. Потом говорит в минуту затишья: ребята, вы что, все снайперы? Вы почему все «хором» палите из автомата да еще и по рожку за одну очередь? Пусть пять человек сядут сзади и заряжают, а вы им только пустые рожки бросайте.
Мы с ним подходили к зданию «фермы» на краю яблоневого сада. Он мне показывал, с какой стороны подбирался к этой ферме, меняя автоматные магазины во время штурма.
Не такой он уж и толстый, когда под пулями перебегает от ямки к ямке.
Хотя и повторял неоднократно, сравнивая техническое оснащение своей саперной роты в Афганистане со «своей» ротой на позициях у Коминтерново: «У нас ничего нет». Есть там кое-что, и с каждым годом техники становится всё больше. А главное, есть люди, которых научил «работать», и сам процесс учебный поставлен по-армейски: учебный класс, учебный полигон, занятия теоретические плюс практические – ночью на линии обороны, в километре от учебной «парты» между огневыми точками боевого «соприкосновения» с армией противника.
Это в моей голове не укладывается смысл слова противник, когда речь идет об Украине, о государстве со столь родными городами: Полтава, Харьков, Одесса, Киев. Родной мой Киев – древнерусский град, великий град земли славянской. Я не родился в Киеве и никогда в нем не был, но был воспитан в детстве так, что этот город стал мне не менее родной и близкий, чем Москва.
Для солдат, что в Коминтерново воюют на стороне Донецка, понятие «противник» усваивается с первым звуком выстрела с той стороны. Противник там, откуда прилетела пуля.
Задача офицера – отдавать приказы и не терять солдат. Такая у него работа. Задача Скрипы чуть сложнее: объяснить, какие приказы отдавать не надо. Поэтому он иногда «орёт», переходя на неуставные отношения с молодыми капитанами войны, и позволяет себе признаки неподчинения.
Наверное, пройдет еще немного времени, и такие «деды» в армии Донецка будут «капитанам» не нужны. Всё узнали, всему научились. Пенсионеры – марш по домам. Мы, мол, уже сами с усами.
Поэтому я и спрашивал Скрипу, когда мы увидели его саперов в деле на передовой: не пора ли отправляться в родную Тюмень? Ребята дело знают, вон какие Алик и Бульба уже классные саперы, а какой у них командир роты Белый - заботливый, спокойный, грамотный офицер. Скрипа ответил: «Пока рано. Да и хочется увидеть, чем это всё закончится».
Он не о победе говорил, нет. Уж чего-чего, а слов о необходимости проводить фронтовые операции с продвижением «вглубь обороны противника» на сотни километров я от него не слышал. Он политиков имел в виду, которые должны найти решение, как «это всё закончить».
Долгими зимними вечерами в двуспальном номере пансионата на берегу Азовского моря он объяснял мне, почему уехать сейчас ему никак нельзя: «Понимаешь, когда я приезжаю к ребятам на передок и помогаю выполнить боевую задачу, им спокойнее работается – все-таки кадровый военный рядом. Как я их брошу, они же на меня надеются?»
Хотя он не предается мечтаниям и грезам о захвате «вражеских городов», в отличие, кстати, от многих людей, не совсем понимающих особенности этой войны, Скрипа всё же один раз признался, что кое-какие небольшие территориальные приобретения надо бы сделать, не в окрестностях Донецка (мы о Донецке с ним мало говорили), а здесь, неподалеку от Безыменного: «Нам бы там метров на восемьсот продвинуться вперед, лучше на километр. Тогда бы мы видели с холма их движения в лощине, и они не смогли бы выдвигаться на позиции незаметно. Просматривались бы дороги на Водяное и Гнутово, да и железнодорожный узел в Волновахе был бы под контролем».
Военные всегда остаются военными: любой холм – это стратегическая высота.
Что мы там, в начале главы, о везении говорили? Начиналось это везение на командиров так: закончил он тюменское училище и поехал служить на Дальний Восток, на малую родину. Молодой лейтенант, красавчик. На одной из вечеринок понравилась ему девушка, пошел он ее провожать. Идут, идут, лето, ночь, но всё чинно и благородно, кроме одного: идут они не куда-нибудь, а в сторону военного городка. Ты там живешь? – спрашивает девушку. Да, - отвечает она. У тебя папа военный? Да. Генерал? Нет. Витя успокоился. Подходят к многоквартирному дому, где живут старшие офицеры. У тебя папа точно не генерал? – еще раз спрашивает девушку. Точно, не бойся, - успокаивает она его. Витя все же решил близко к дому не приближаться: субординация, только начал службу и уже около командирского дома крутится – некрасиво.
Но время далеко за полночь, уже девушка позвонила и сказала маме, что ее провожает парень из «наших», из городка. И уже мама сказала дочери, чтобы парень обязательно зашел и представился. Сбежать от её мамы – стыдно, что она подумает о нем? Хорошо, говорит девушке, я покажусь твоей маме. Заходят в квартиру, мама зовет на кухню, мама говорит, что не отпустит, на ночь глядя, и постелет ему в гостиной. Он, понятное дело, наотрез отказывается. Тут появляется папа в домашних тапочках. Не генерал, но – полковник. Девушка не обманула. Ну-ка иди сюда, говорит папа и показывает на дверь своего кабинета. Зашли. Ну-ка садись, - показывает на стул. Сел. Папа достал бутылку и два стакана. Себе – полный и ему – полный. «Делай, как я», - приказал и ух - стакан к губам. Он тоже – ух. «Теперь иди и ложись, где постелили», - такой был приказ, который он незамедлительно исполнил.
Папа – заместитель командующего дальневосточной группой войск (назовем его должность чуть проще, чем положено по-армейски).
Девушка впоследствии стала супругой Виктора, а «папа» – вторым отцом.
Приехал однажды в расположение нашей группы войск в Афганистане высокопоставленный генерал. Как водится, работал в штабе. А потом спрашивает, где тут у вас Скрипченко служит? Назвал номер полка, посмотрели, полк далеко, а батальон вообще на перевале задачу выполняет боевую. Хочу увидеть, он мой знакомый, - настаивал генерал. Повезли со всеми предосторожностями. С трудом добрались до батальона. Позвали капитана Скрипченко. Генерал взглянул на капитана и говорит: или тут люди меняются до неузнаваемости, или вы его подменили.
Как подменили, что за ерунду говорит московский генерал. Но быстро разобрались: оказывается, в батальоне в тот момент было два капитана с фамилией Скрипченко, и оба – Викторы.
Сапер Скрипченко, конечно, офицер был заслуженный и уже награжден орденом, но известность его никак не могла быть настолько широкой, чтобы генерал для встречи с ним полез на передовую. Когда гость уехал, командиры к Виктору с вопросами:
- Кто он тебе?
- Друг отца жены, - ответил товарищам по оружию.
- Молодец, храбрый генерал! А чего ты раньше не говорил о своем знакомом генерале?
- Так он не приезжал раньше никогда.
Недавно Александр Захарченко в поселок Безыменный приезжал. Захотел встретиться с бойцами на передке. «Мы ему говорим: там есть реальная опасность обстрела, вам находиться на позициях нельзя, - рассказывал мне об этом визите Скрипа. - Захар нам отвечает: я глава республики, мне можно».
- Встретился с бойцами? – спросил, потому что Виктор частенько не заканчивал свои рассказы о начальстве.
- Встретился. Он вообще-то, смелый мужик. Многого не понимает в армейском «образе жизни», сам из гражданских, но быстро учится. И не трус, это точно.
С главой республики у Виктора сложились вполне рабочие отношения. Приятельскими их не назовешь, они люди разных поколений и различных дорог судьбы. «Но фамилии у нас одинаковые, обе на «о», - смеялся Скрипа, когда рассказывал о своей встрече с генералом.
На этот раз – с генералом вооруженных сил, в которых служит последние три года. Возникновение этой военной силы он не мог предугадать или спланировать, потому как он сапер, а не политик, но в становлении этой силы он принимал и принимает личное участие.
Не он один.
- Витя, скажи по-честному, как ты здесь оказался? – я в первые дни не знал, что подобные вопросы нет смысла задавать: глубинный мотив принятия решения не откроет никто и никому.
- По-честному слишком долго объяснять: тут и семейные дела, и со смыслом жизни неразбериха, короче, я понял, где я нужен. Купил себе одежду, что нужна мне в поле, не улыбайся, я, правда, купил себе полевую форму в магазине, приезжаю, нахожу каких-то местных командиров, похожих на махновцев, докладываю о своей специальности, о том, в каких странах работал, где минировал, где разминировал. Они мне: подождите вон в той комнате. Иду в ту комнату, жду. Рядом какие-то парни, тоже ждут. Болтают, спрашивают друг друга: а ты откуда, а ты? А один прислонился к стенке, шляпу-туркестанку на глаза натянул и молчит. Я тоже ни с кем, ни о чем не болтаю. Потом меня зовут, распределяют: иди туда, найди того, он скажет, что тебе делать. Уже собрался уходить, и тут меня догоняет тот, что под туркестанкой лицо скрывал, и спрашивает: «Дядя Витя, мне теперь как вас называть?» А это - мой солдат из моей роты – в Афгане.
Обнялись, переговорили. Нас, вернее наших, с кем прошли все перевалы, тут уже было много. Вот так мы «оказались».
- Этот, в туркестанке, он все еще здесь или уже уехал?
- Его позывной – Серп. Он исчезал, на связь не выходил, но пару дней назад ответил на звонок: тут. Он, предполагаю, в Сирию летал.
- Военный человек - одна война, другая…
- Серп на войне всю свою жизнь. Мы знали, чем мы будем заниматься. Нам это еще в военном училище объяснили. И, как видишь, не обманули.

ВИКТОР СКРИПЧЕНКО, С.БЕЗЫМЯННОЕ, НОВОАЗОВСКИЙ РАЙОН, ДОНЕЦКАЯ ОБЛАСТЬ, ЯНВАРЬ 2017

Обнаженка

Нигде я так часто не вспоминал о существовании Большого брата, как во время жития в комнате приморского пансионата.
Сами представьте: рассказывает мне Скрипа о командировочном россиянине, который рискнул съездить на передок. Им запрещено появляться в непосредственной близости от украинских военных: мало ли что, захватят в плен советника, начнут его лицо по всем украинским телеканалам показывать. Они особо и не рвутся туда, где от противника их будет отделять лишь дальность прямого выстрела.
Но один из профессиональных военных самолично пожелал нарушить инструкцию и своими глазами увидеть на боевых постах солдат-ополченцев, которых он прибыл учить военному делу в течение «срока командировки», то есть, на шесть месяцев.
Побывал, пообщался, поглядел на «театр боевых действий» из «ложи» в блиндаже. «Он по-другому говорить стал, он ходить по-другому стал, он преодолел страх и почувствовал себя настоящим военным, который приехал не штаны елозить в штабе», - говорит Виктор, и в это время громкий голос с грузинским акцентом:
- Дорогой, возьми, пожалуйста, трубку, Сталин просит.
Виктор «берет трубку» и к рассказу об этом советнике больше не возвращается.
В другой раз говорит Виктор о своем хорошем знакомом, который умудрился из танка на полигоне, в месте, где и положено находиться бронетехнике, подавить огневую точку противника – пулемет, который достал ополченцев на передке. Расстояние – 9 километров. «Ты где так хорошо научился из танка стрелять, ты же не танкист, ты артиллерист?» – спросил Скрипа знакомого. Тот отвечает: «Нам в Чечне придали несколько танков, а экипажи были подготовлены так, что даже танковую пушку не знали, как наводить. Там и разобрался, как и что. Законы баллистики общие, траекторию полета любого снаряда можно рассчитать и выставить нужные углы, если знаешь параметры заряда и ствола. Мы документацию из танков вытащили, проштудировали, поняли». Виктор хотел еще что-то об этом знакомом мне сообщить, но зазвучал голос с грузинским акцентом:
- Дорогой, возьми, пожалуйста, трубку, Сталин просит.
Третий случай: беседует Виктор по скайпу со своим однополчанином Олегом Ботом. Олег служил заместителем командира роты в Афганистане, той самой, которой командовал Виктор.
Слышу разговор двух «ветеранов»:
- Что-то ты не выглядишь изможденным войной, - это Олег говорит.
- Да какое измождение, война войной, а мы толстеем.
- Чем занимаешься? – спрашивает Олег.
- Мины ставим, мины снимаем.
Хотел Олег еще какие-то вопросы задать, как специалист специалисту, но из другой комнаты послышался голос с грузинским акцентом:
- Дорогой, возьми, пожалуйста, трубку, Сталин просит.
Сеанс связи с Олегом прервался, Виктор побежал на зов Сталина.
Я, конечно, давно понял, что «Сталин» - это, всего на всего, звук "мелодии" вызова в его корейском мобильнике, брате-близнеце моего - такая же серебристая «раскладушка» с черным глазком видеокамеры на корпусе. Но… серебристый брат своим глазком все же напоминал мне о всевидящем оке Брата большого и попытках одного литературного героя Джорджа Оруэлла спрятаться за шкафом во время потаенных мыслей о сущности войны с Океанией.
И вот седьмая ночь в пансионате на берегу моря. Я вижу во сне женщин в раздевалке. Зачем я зашел в эту раздевалку, не знаю, открыл какие-то двери, а за дверью ряды одинаковых «шкапчиков» и около них – обнаженные женщины с мокрыми волосами и накинутыми на плечи полотенцами. Увидев меня, они отреагировали: кто полотенцем прикрыл грудь, кто простынкой все тело.
Глаза опускаю, иду по центральному проходу, стараюсь не смотреть по сторонам. Но чувствую по звукам, что паники в раздевалке нет, и меня никто особо не стесняется. Наоборот, вижу, как одна девушка, вместо того, чтобы спрятать голую ногу, выставляет ее вперед и начинает раздвигать простынку. Выше, выше, уже видно колено, еще выше. Я останавливаюсь перед ней, поднимаю голову – девушка стоит во всей своей красе и края простыни убрала за спину. Ну, вижу всё, а она смотрит на меня приветливо и хочет, кажется, мне что-то сказать. И раздается голос с грузинским акцентом: «Дорогой, возьми, пожалуйста, трубку, Сталин просит».
Это звонок из штаба: потух свет, пропало электричество, Виктора просят вмешаться и дать команду на запуск бензинового двигателя генератора. Он набирает на своей «раскладушке» нужные телефоны, ему отвечают, что мороз ударил, и аккумуляторы сдохли, опять набирает номера, ищет машину, с которой можно снять аккумуляторы, чтобы привезти их к штабу. Его спрашивают: на сколько вольт? Суета, какие-то нервные высказывания про хохлов, которые забыли аккумулятор занести в теплое помещение – короче, всем не до голых женщин.
Лежу с открытыми глазами в полной темноте и улыбаюсь: эх, товарищ Сталин, если бы вы знали, что я видел во сне, вы досмотрели бы его вместе со мной, а уж потом занялись генератором.
Настал прощальный день моей «войны». Пересчитал деньги в кошельке – ровно 10 тысяч. Должно хватить, чтобы в Тюмень вернуться. Снимаю «галифе», стою в тельняшке и трусах. «Тельняшку оставь себе – это мой подарок», - Виктор стоит рядом. Я готов его обнять в знак благодарности. Но – рано. «Возьми и деньги, пригодятся», - он протягивает какие-то купюры.
От купюр отказываюсь: на свои приехал, на свои уеду – дело принципа и чести.
А хотелось взять, чего скрывать. Кому бы ни хотелось?
Последний раз иду мимо часового. Он здоровается, а я прощаюсь. Машина, Виктор жмет мне руку, я его обнял – всё. Теперь - домой.
Дорога, пункты пропуска, шлагбаумы, люди с автоматами – когда это закончится? Мою котомку просвечивают, руки просят поднять, водят по спине рукой, за ремень глядят, между ног щупают – как хорошо, что послушался совета Скрипы и нигде не спрятал сувениры – гильзу или патрон, чтоб любоваться по приезду. Нашли и вытащили бы из тайника в кишках, хоть сверху туда сувенир засунь, хоть снизу.
Машина вновь трогается. «Ребята, - говорю парням на переднем сидении, - когда же, наконец, будет Россия?» «А ты уже – в России», - отвечает мне водитель.
- Ура! – зачем-то кричу я. И понимаю, что кричать не следовало: парни-то с Донбасса, зачем было так демонстрировать мою радость, что я покинул их родные села.
Я много раз бывал за границей, но радость встречи с родной страной умел скрывать от посторонних. А тут чего-то не сдержался.
Но потом оплошность эту загладил долгим обниманием каждого на площади у аэропорта. Мы очень тепло простились, очень. И парни напомнили, что ждут меня летом на морском пляже – просто отдыхать.
- А на баркасе покатаемся? – вспомнил я о старом деревянном судне, что видел под навесом на песчаном берегу.
- Обязательно! Трохи его починим и спустим на волну, не пожалеешь.
- Лишь бы меня в нем не ушатало, - перепутал я слово, столь похожее на «укачало», но имеющее совсем не пляжный смысл - оно из лексикона рядовых бойцов и снайперов.
- На море не ушатают, на море - безопасно, - ребята улыбаются, то есть, давят лыбу...

Эрмитаж

Вернувшись домой, в Тюмень, каждый день включал телевизор, смотрел репортажи с Донбасса, слышал знакомые названия поселков, переживал. Потом пошли какие-то странные сообщения: актеры и писатели взялись за автоматы. Не в 2014 году, когда шла бойня, и были сотни погибших, и когда за оружие брался и профессионал военной «работы», и человек мирного труда. Но сейчас, когда растет желание заключить долгожданный мир не только у жителей прифронтовых поселков, но и у многих россиян, живущих в тысячах верстах от границы с Украиной.
Сейчас это зачем?
Зачем писателю оружие войны? Зачем оно актеру? Вживаться в образ героя гражданской войны? Их что, "Сталин просит"? Тоже мне, Гойко Митич современности. Чингачгук Большой Змей.
Герои после битвы - развлечения ради - с автоматом по полям не бегают.
Могу в завершение рассказать эпизод из книги солдата Николая Никулина. После войны он работал в Эрмитаже, как знаток голландской живописи. Приехал в Ленинград немец, который знал о военном прошлом Никулина, попросил свозить его к тому железнодорожному переезду, около которого два года войска вели позиционные бои друг с другом - на подступах к Ленинграду. У переезда тогда трупы лежали в три ряда. Стоят они, русский и немец, смотрят на насыпь, что их разделяла, на дерево, которое видели оба, находясь в окопах, в ста метрах друг от друга. И один у них был вопрос: зачем? Зачем всё это было? Прошло полвека, Ленинград - красавец мирный город, Германия - прекрасная страна. Зачем всё это было - три ряда трупов у насыпи с той и другой стороны?

Псалом

Не говорите человеку про войну, не говорите, что он – должен.
Ему вручили жизнь не вы, и вам он ничего не должен.
Кто усидеть в родном краю не сможет, тот сам туда приедет. А остальным «героям» там не место.
Не говорите человеку про войну. Под знамя храбрости и силы не зовите и в бой к передовой с экрана не благословляйте.
Не говорите человеку про войну…

Виктор Егоров, фото автора